|
Хадльгримур Пьетурссон
Предки, ушли вы! Вы были правдивы, могучи и правы, в труде не ленивы, в суде справедливы, и жили для славы. Были кони ретивы, были звонки тетивы, были битвы кровавы, и в морские разливы вели корабли вы для-ради забавы. И, как дети, как друга,
скача по округе,
ристались солдаты
или, сидя на луге
близ милой подруги,
играли в шахматы.
Были копья упруги,
были крепки кольчуги,
но дробились и латы.
Славлю ваши досуги:
из досугов — заслуги
вырастали стократы.
Вот конь мореходный
от пристани родной —
таков был обычай —
над бездной холодной
в край чужеродный
плывет за добычей,
но ветр непогодный,
но брег мелководный —
и всех родовичей
в битве голодной
враг благородный
крушит без различий.
Над бортом изъянным,
над парусом рваным
валькирии вьются;
на поле бранном
стрелы — бураном,
и копья гнутся.
Кровь льется по ранам,
по телам бездыханным —
живые дерутся.
Лишь смелым и рьяным,
судьбою избранным
победы даются.
Тот был не мужчина,
кто жил бесчинно
и помер в бесчестье;
лишь тот молодчина,
чья доблесть — причина
и славы и мести;
там, где битвы пучина,
где конь троллей, волчина,
кружит на месте,
там смерть не кручина,
но благая кончина,
дело славы и чести.
Мудрецы и пророки,
вы ведали сроки,
и знали о многом,
и без лишней мороки
споры и склоки
решали пред богом;
помня предков уроки,
были духом высоки
в благочестии строгом —
вас бежали пороки,
вашей чести зароки
были славы залогом.
В годы напасти
исландские власти
не знали нехватки
в тех, кто на счастье
примет участье
в смертельной схватке;
и пели снасти
в бурю-ненастье,
и войск порядки
шли к смертной части —
у битвы в пасти
гибли десятки.
Из рода в роды
законов своды
чтились когда-то;
в те давние годы
для-ради свободы,
не ради злата,
шли мореходы
в ненастные воды
и верили свято,
что битвы, походы
важней, чем доходы:
слава — высшая плата!
Мы же сбились с дороги,
забыли о боге,
о славе, о благе.
При первой тревоге
давай бог ноги!
В нас нет отваги.
Но с тех, кто убоги,
дерут налоги
сквалыги и скряги,
а люди в итоге,
что звери в берлоге,
сиры и наги.
А юным все сдать бы —
прежде на рать бы
шли, кто не слабы!
Им лишь бы гулять бы
до самой свадьбы —
трусливы, как бабы.
Землю пахать бы,
строить усадьбы
да малость ума бы
у древних занять бы,
на ус намотать бы
юность могла бы.
Ни в море, ни в поле
не слышно боле
битвы напева —
без сил, без воли
живем в неволе,
как праздная дева.
Сидит на престоле
владыка голи —
владелец хлева,
и в нашей юдоли
все стонут от боли,
но терпят без гнева.
В стихах нет склада,
ни древнего лада —
искусство в разрухе.
Тлетворнее яда
скучища, досада,
и девы — старухи,
что листья сада
в дни листопада,
серы и сухи.
Семья — что стадо,
дом — заграда,
люди дохнут, как мухи.
Нет в жизни цели,
души нет в теле,
в башке ума нет;
кто друг в похмелье,
тот недруг в деле —
предаст и обманет.
Пустое веселье,
пивное безделье
в кабак нас манит.
Давно истлели,
кто в битве пели —
и слава вянет.
Меч древней ковки
лежит в кладовке,
а воина внуки
в одном лишь ловки —
достигли сноровки
в подлой науке,
в искусстве издевки,
лжи и уловки —
бранятся от скуки,
но из потасовки
без остановки
бегут — ноги в руки.
Врать-то мы гожи,
мол, видели тоже
кровавые схватки,
а воронам что же? —
ни мяса, ни кожи —
брехни остатки;
увидим нож — и,
помилуй боже,
сверкают пятки —
вот так, похоже,
тюлень от мережи
бежит без оглядки.
Славных начатии
победами ратей
у нас не венчают,
лживых объятий
от жалких проклятий
не отличают;
тут братья братии,
как тати татей,
во лжи уличают,
а воинских статей
и честных занятий
не привечают.
Муж отважный
сидит в каталажной
без вины виноватый,
а судит продажный
закон и присяжный-
вор толстопятый,
свидетель же важный —
червь бумажный,
трус-соглядатай, —
вот век наш сутяжный,
праздный, бражный,
лживый и клятый.
Все было, да сплыло!
Мужество, сила,
знанье, уменье —
все нам постыло,
живем уныло
в тоске и сомненье.
В нас сердце остыло,
нас ждет могила. —
а есть ли спасенье?
Верю и чаю!
На этом кончаю
стихотворенье.
Пилату стало ясно тут,
сколь власть его невластна тут,
и, перед мятежной толпой дрожа,
он, убоявшийся мятежа,
дабы народ утишить свой,
Иисуса выдал им с головой, —
суд неправый совершая, он
попрал и правду и закон.И руки свои омыл Пилат,
и сказал иудеям: не я виноват,
карая смертью не по вине,
и кровь безвинного не на мне, —
я сделал то, что просил народ,
и пусть эта кровь на вас падет,
на ваших детей в грядущие дни,
на вас, вопиющих: «Распни! Распни!»
Воистину, истину знал Пилат,
что был господь наш не виноват,
судья неправедный, ведал он,
что без вины Иисус казнен,
но там, в судилище, совесть поправ,
зная правду, он был неправ.
И видит бог, что сей урок
нашим властям пошел не впрок.
Хоть в наше время и там и тут
все осуждают Пилатов суд,
зато и пример берут всегда
в суде с Пилатова суда:
неправда царствует в судах,
а приговоры выносит страх, —
поскольку черни власть дана,
на воле злобствует она.
Купить неподкупных наших судей
воистину может любой злодей,
даже убийцу отпустят они,
как было с Варравой в Пилатовы дни,
и был бы чист нечестивец Ахан,
когда бы куш был приличный дан, —
ведь взятки такие брал навряд
даже во сне прокуратор Пилат.
В чем причина, спросят меня,
что падают нравы день ото дня?
Отвечу: нравы должны упасть,
когда в государстве безнравственна власть:
нет милосердия — взятки есть,
нет благородства — есть ложь и лесть,
нет законов — есть только страх,
не право — бесправье правит в судах.
Руки свои омывая, Пилат
знал, однако, что виноват,
что перед богом грешен он,
ибо нарушил людской закон, —
и это урок для наших судей,
ибо легко обмануть людей,
но — помни! — божий всевидящий глаз
легко читает в сердцах у нас.
Хочешь омыться — прежде омой
сердце свое покаянной слезой!
Таким омовеньем очисть себя,
в слезах об Иисусовой крови скорбя,
дабы душа не погрязла в грехах
и вера окрепла в божьих сынах, —
отвергни зло, добро преумножь,
и помни вовеки Пилатову ложь.
О кровомщении вновь и вновь
к небу взывает невинная кровь,
и наших детей, коли не нас,
кара настигнет в урочный час,
поэтому скромен и стоек будь,
гнев усмири, и того не забудь,
что зло проклятья не гаснет век,
и в детях проклятье найдет человек.
Так был Иисус на казнь обречен,
пошел на крест из судилища он,
хотя судья и пытался тут
свершить справедливый, законный суд.
Слезами омыты наши сердца.
Дай, боже, нам чистыми быть до конца,
дабы наша вера была чиста,
как кровь твоя, что текла со креста.
Как в поле над поживой
грызутся насмерть с волком волк,
так ради славы лживой
грызутся люди — какой в том толк?
На слове нас ловит ворог,
нам голос лести дорог,
а поглядишь — нет ничего, один лишь морок.Мы правду встречаем смехом,
у нас лишь подлость хороша;
подбиты лисьим мехом
и душегрейка и душа.
Нынче такие порядки:
с правдой играем в прятки
и прячем кошачьи когти в бархатные перчатки.
Кто лести верит сдуру,
большой беды не чуя в том,
тому с телячью шкуру
весь мир покажется потом;
обласкан словом и взглядом,
представлен быв к наградам,
он стал не нужен — тут к нему повернулись задом.
Дурак лишь верит свету!
Презренье — честь, насмешка — лесть,
за чистую монету
готов дурак фальшивку счесть.
Стала божба безбожна,
всякая клятва ложна:
вчера был друг, сегодня враг — это у нас не сложно!
Смейся, коли охота;
безделье стало ремеслом,
золотом — позолота,
а добродетель — великим злом.
Зато и веселье знатно,
просто глядеть приятно,
как лгут, льстят, врут, мстят — гляди себе бесплатно.
Лишь тот благоуспешен,
кто сам с собой не лжив,
тот и умрет безгрешен,
кто не грешил, покуда жив.
Что пользы от соседства
в дни бедства и мироедства!
В тебе самом твоя душа — спасительное средство.
Ведь мы родня! И кровь и плоть
у нас с тобой едины:
меня из праха слепил господь,
тебя — гончар из глины.
Нас замесили на одном
весьма непрочном тесте:
коли мы об пол брякнем лбом —
развалимся на месте.
Еще нас признаком родства
наградили боги:
у нас большая голова
и тоненькие ноги.
Коль мы вином до горла полны,
в питье перестарались,
нести нас бережно должны,
чтоб мы не расплескались.
Но есть различие одно:
разбившись грешным делом,
я исцелюсь, быть может, но
ты уж не станешь целым.
Ныне я весел затем, что пью, —
счастье в вине!
Господа славлю и благодарю
того, кто чарку подносит мне.Вот оно, пиво, — дойдет до нутра
то, что теперь вовне.
Приятно малость хлебнуть с утра
с тем, кто чарку подносит мне.
Коли что я скажу не так —
не по своей вине:
в том виноват — но это пустяк! —
тот, кто чарку подносит мне.
Люблю бутылку! Пока полна,
я счастлив вполне.
Я знаю меру — и пью до дна
с тем, кто чарку подносит мне.
Лишь бы пропорцию не забыть!
Хоть счастье в вине,
но тот, кто вовремя кончит пить,
тот воистину счастлив вдвойне.
Конец-то любому делу венец —
и питью и войне.
Пора бы и нам по домам наконец.
Спасибо всем, подносившим мне!
Солнце зашло вдруг,
сразу померк день,
гор потемнел круг,
в долы легла тень.
Как же тропу найти —
сразу утратил след.
Но светит мне на пути,
господи, твой свет.
|
